Ирреальный монстр-индустриальный

Наша поездка в Авдеевку (а точнее на коксохим АКХЗ) с эко-журналистами, что состоялась 1 ноября, была полна неких сюрреалистических символов и знаков. Всё происходило как будто в ирреальном мире.

Ну, во-первых, мы использовали методику глубинной (сознания) экологии с точностью до наоборот. Там людей, в закрытом автобусе (чтоб не видели куда) возят по свалкам и другим страхиттям, а потом резко — в первозданную природу. Здесь мы вначале окунулись в Клебан-Бык (прозрачный воздух хотелось пить, чистый глёд таял на губах, глаза в точках на воде улавливали множество диких птиц), а потом с размаху — в шламонакопитель и официальную свалку АКХЗ. Где, как в песне, — «здесь птицы не поют…», хотя над этим лунным мертвым пейзажем всё же кружилась стая воронья, которая, почему-то, набросилась на сокола боривитра (пустельгу).

Чувства от посещения этого индустриального монстра под шестиконечной звездой (немного повернутой по часовой стрелке красной звездой Давида) противоречивые. С одной стороны, — люди тут получают горячий стаж и до 20 тысяч зарплаты, за счет АКХЗ держится вся Авдеевка, с другой стороны – это блеф. Это убивающий природу «титаник», который рано или поздно всё равно пойдет ко дну и счастья людям и нашему краю не добавит. Я стоял у действительно похожего на борт грандиозного корабля, главного огнедышащего цеха коксо-батарей, и всё это ощущал.

И впечатления эко-журналюг, которые были с нами, со мной солидарны: «Так пахнут деньги. И 3,5 тысячи человек каждый день вдыхают здесь гарь и копоть. Площадь этого крупнейшего в Европе завода по производству кокса для металлургии 370 га. Это похоже на ад. При температуре 1200 градусов уголь становится коксом. 8 коксовых батарей создают апокалиптическое впечатление. И представляете, рашисты в 2014-м обстреляли завод, попав в хранилище бензола! Чудом не произошло катастрофы. Пожар длился трое суток. Всего за АТО на территорию попало 320 снарядов». «В общем завод не может исчезнуть, на нем много чего завязано. Но он может работать более экологически…». «Это крупнейший загрязнитель региона — город по своим масштабам. Со своими проспектами, улицами, которыми курсируют автобусы. Город безрадостно пропитанный дымом и гарью, черный от сажи. Единственное живое, дышащее, яркое в этой обители безнадежности — пламя. Его язык вырывается из печных тюрем, облизывает их, засыпает дымом искр… Угольный порошок скрипит на зубах, оседает в легких.

Промышленный гигант подавляет. В его брюхе мир теряет краски и Надежду. Звук завода — это жутко глухой рев десятиэтажного пепилакса на колесах-толкателя, что движется вдоль коксовых батарей. От его тихой металлической трели вибрирует все вокруг. Завод никогда не спит, его котлы бурлят нон-стоп, а маленькие черные человечки поддерживают их горение. Большая неповоротливая машина промышленной системы стирает в пыль свою обслугу, как и все живое вокруг. В угольную пыль под ногами олигархов».

Назад опять трясемся по выложенной бетонными плитами дороге. «Отсюда везут 200-х и 300-х с промки, — говорят местные, — убитым то нечего, а вот раненных из-за этой тряски часто не довозят…». Ирреальность происходящего зашкаливает.

В.Березин