Секретные дневники Нонны Баннистер

К тому времени поезд начал двигаться быстрее, но мы могли видеть девушку, все еще стоявшую возле путей, с руками, закрывающими ее лицо, и она плакала. Остальные женщины в нашем вагоне окружили маму и меня, пока мы стояли там, не веря своим глазам и в шоке, глядя на ребенка. Все это случилось так быстро, что понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что случилось.

Долгое время женщины обменивались различными оскорблениями. Некоторые были на стороне мамы и решили придумать какую‑нибудь историю, чтобы рассказать немцам о том, как ребенок оказался здесь: «Мы сможем сказать немцам, что когда мы вернулись в свой вагон, ребенок уже был здесь» — и скрыть настоящую историю, что этот младенец был подброшен нам еврейской женщиной. Были некоторые, предлагавшие, чтобы мы сказали немцам, будто полька оставила с нами ребенка и попросила нас забрать ребенка в Германию. Для всех нас было очевидно, что мы должны были скрыть, что ребенок был еврейский. Это был единственный способ спасти ребенка. Проходили часы, в то время как поезд продолжал ехать, и мы знали, что скоро мы приблизимся к немецкой границе.

Некоторые из женщин были эмоционально тронуты, принимая участие в спасении жизни ребенка. Но были и такие, которые не хотели в этом участвовать, потому что они бы подверглись риску. Мы все могли быть наказаны за то, что пытались сделать, и даже быть переведены в еврейские поезда, которые направлялись к концентрационным лагерям. Если бы это случилось, невозможно было бы избежать гибели, и никто на самом деле не мог знать, что произойдет, как только немцы обнаружат ребенка. Не было правдоподобного пути, как в нашем моезде мог оказаться ребенок, потому что нас тщательно осматривали, прежде чем грузить в вагоны. Все мы проходили эти медицинские осмотры.

Женщины начали по очереди держать ребенка, и мы дали ей имя Сара. Но мама все‑таки настаивала, чтобы мы называли ее Таисией, потому что это было имя моей маленькой сестры. Она умерла, когда ей исполнилось всего три дня. Таисия было русское имя и у ребенка было бы больше шансов выжить, нежели если бы ее звали Сарой.

Ребенок плакал, и мы понимали, что должны найти какой‑то способ покормить ее, но абсолютно никакого выхода не было. У нас не было ни молока, ни чего‑либо другого, что можно разбавить жидкостью. Некоторые из женщин пытались нянчить ребенка, но это было невозможно. Мы думали, что если бы нам удалось додержать ребенка, чтобы он не плакал до следующей остановки поезда, то одна из нас могла бы забрать девочку в лесную местность от дороги и оставить ее там с запиской, написанной по‑польски, сделав так, будто какая‑то полька бросила ее. Может быть затем какие‑нибудь поляки обнаружат ребенка и удочерят ее, или, по крайней мере, позаботятся о ней.

Каждый пытался придумать что‑нибудь, чтобы разрешить эту ситуацию. Однако в нашем вагоне была одна молодая женщина, которая отказалась иметь с нами что‑то общее. Ее звали Дуня — и она была из того же города, что и мы с мамой. Она упрямо твердила, что обо всем случившемся расскажет немцам, и она ни в коем случае не будет участвовать в защите или спасении «жидовки» (еврейской девочки), даже если она всего лишь маленький ребенок. Она никогда не согласится с нашими идеями — единственное, чего она хотела, это спасти саму себя.

Конечно, все беспокоились о ребенке — особенно мама, и поэтому Дуня обрушила все свои угрозы на маму.

Внезапно наш поезд начал тормозить посреди полей, и наконец, остановился. Ребенок плакал, и все мы были в полнейшем ужасе. Немецкие солдаты спрыгивали с вагонов и врывались во все вагоны с криками: «Рус! Рус!». Впереди возле грузовика было много немецких солдат, и мы неожиданно обнаружили, что это были эсэсовцы. Я пыталась прислушаться и распознать, что говорили немцы, чтобы быть в курсе, что происходит.

Казалось, что мы приближались к немецкой земле, и это была проверка всех железнодорожных вагонов и их обитателей. Немцы хотели убедиться, что там не было евреев, просочившихся из Польши. Я оглянулась и увидела маму, державшую на руках малышку «Сару», и меня снова охватил ужас. «Что сейчас случится?! Но это не заставило себя долго ждать. Заплакал ребенок, и немецкий солдат, который приказал нам выйти из вагона, взглянул на нас с недоверием...

Продолжение следует.